Наталия Лансере
Когда я родилась – а было это 9 ноября 1975 года в городе Москва, моей старшей сестре Марине было уже 14 лет, маме 38 и папе – 39 лет. Все, конечно, были очень рады моему появлению, но, в общем-то, меня никто не планировал – уже возраст, все-таки, и первая дочь взрослая… Но я никого не спрашивала, и всем пришлось принять меня как данность.
Не смотря на не запланированное появление, родители очень любили меня. Это была замечательная семья наследственных химиков – родители папы, Евгения Петровича Бучихина, были химики и все вслед за ними, включая и Марину, старшую сестру, и маму, Аллу Михайловну Харламову, тоже были химики. Кроме меня… Я абсолютно не поддержала эту линию. Так сказать, в семье не без музыканта!
Запела я не сразу, но уже спустя несколько лет, расхаживая по больничному коридору, я заливалась только что сочиненной песней со словами: «Жизнь моя, я люблю тебя!» Это звучало грандиозно, и голос мой был красивым и глубоким – как мне тогда казалось, да и врачи с умилением меня расхваливали. Это было необычно для детской больницы – находясь в неволе, бесконечно ожидая маму, ходить и петь! Но судя по рассказам очевидцев, я все время что-то пела.
В 1980 году мой дорогой папа, будучи ученым-химиком, каким-то образом попал в зарубежную поездку в Англию и привез оттуда неимоверно потрясающую вещь – магнитофон с возможностью автозаписи! Нажал на кнопку – запись пошла. Благодаря этому приобретению папа, частенько без предупреждения, начал записывать мои детские творческие идеи. Первая запись звучала так: громкие «бас» — «аккорд» на подрастроенном пианино и детский неуверенный голосочек: «Лето, лето яркое, лето, лето жаркое, хороша жара!» Конечно, никто не мог предположить, что спустя 30 лет после первых попыток я смогу записать свои детские песни и уложить их в 2 альбома – «Песни маленькой Натуси» и «Четыре ежика». Конечно, туда вошли далеко не все песни, но лучшие.
Примерно в этом же возрасте я где-то увидела яркую картинку, где изображались люди в длинных одеждах, которые стояли на облаках. Я спросила у мамы, каким образом они туда попали. Мама мне сказала, что они были хорошими людьми, хорошо себя вели и поэтому попали на небо. Я обрадовалась: «А если я буду хорошей, я тоже попаду на небо?!» Меня как раз волновал вопрос – как-бы так прожить долгую жизнь и не умереть. Мама сказала, что если я буду хорошей, то я тоже попаду на небо. Я обрадовалась и решила, что обязательно буду хорошей девочкой, ведь, как мне казалось, это не трудно. Но уже спустя короткое время я увидела, что у меня никак это не получается, что рано или поздно я все равно делаю что-то плохое…
Я росла в постоянном прослушивании детских пластинок с инсценировками сказок или с первыми русскими мюзиклами, замаскированными под детские музыкальные сказки. Сейчас мне это понятно, что иногда свое творчество невозможно преподнести никак иначе, как только под эгидой детского. Засыпала – под пластинки, болела – под пластинки, а когда одна сторона заканчивалась и начинала хрустеть, я, не вылезая из кровати, кричала смешную фразу: «Сторону стороны!», до тех пор, пока кто-нибудь не приходил и не переворачивал пластинку. Думаю, что эти замечательные произведения сыграли свою роль в моем музыкальном становлении, так же как и музыка, которую я слышала там, где обучалась.
К слову сказать, мама иногда пела дома красивым голосом романсы, иногда в дуэте с папой. А папа играл – правда, чисто по «походному» — на гитаре и пел романтические песни о горах, о походах, о звездах… и читал вслух стихи. Также папа и мама ходили в походы и брали меня с собой, так что я росла путешественницей. Это были семейные путешествия, совсем не сложные – например, по реке Оке, озеру Селигер, которое я в одиночку переплыла в возрасте 10-11 лет. Я была послушная девочка и конечно спросила разрешения – мне разрешили, потому что никто не воспринял мою просьбу всерьез – и я поплыла на другую сторону 200-300 метрового плеса… Все закончилось хорошо, но к воде меня долго не подпускали.
С шести лет мои прозорливые родители отдали меня в нужное место – детская музыкальная школа при джазовой студии ДК Москворечье. Это было первое музыкальное заведение, где в отличие от обычных музыкальных школ, можно было услышать и классические этюды на фортепиано, и закрученные пассажи на саксофоне, да еще и громкие барабаны!
Сперва я ходила на подготовительные занятия, а с 7 лет уже занималась по классу фортепиано. Моя учительница была стройная, утонченная молодая женщина и я была в восторге от нее, к тому же ее тоже звали Наташа, только с отчеством. Мы с ней очень дружили и она была действительно очень хороший педагог. Так же у нас были групповые занятия, на которых мои замечательные педагоги специально задавали детям что-нибудь сочинить или написать песню, зная, что я обязательно выполню это задание на отлично. Практически на любую заданную тему появлялась песенка! Конечно, дети не могли со мной в этом соревноваться, так что я была особенный ученик. Но на наши отношения это плохо не влияло и все мое обучение в музыкальной школе было полно радостных моментов, хотя учиться было очень непросто. Выпускной экзамен проходил как выступление на большой сцене как самостоятельный коллектив – ударные, бас-гитара, рояль. Там я первый раз спела со сцены свою зажигательную песенку.
Так же друзьями детства были мои племянники – Миша и Максим. С 7 до 12 моих лет мы росли вместе, вместе строили корабли из подушек диванов и кресел, и вместе пели песни. Благодаря им на свет появились «Машина-бибизика», «Чудеса», «Четыре ёжика».
Большую часть детства я пролежала в больнице, поэтому чувства тоски, одиночества и непонимания стали моими близкими спутниками. Еще одним моим близким другом был…пес Яшка, личность весьма неординарная. Небольшого роста, но немного длиннее обычного, очень пушистый и быстрый. За милой мордой скрывался бойцовский характер и самостоятельность. Я мечтала о настоящей дружбе, настоящей любви, но все, что я встречала на пути, сильно не дотягивало до моей внутренней планки. Однажды, уже будучи лет 11-12, я сидела на подоконнике больничной палаты вместе с одной девочкой. Она мне рассказывала о своих неразделенных чувствах. Я загляделась на звездное небо и спросила ее: «Как ты думаешь, а какая она, вселенная?» Она подняла на меня крайне удивленный взгляд и спросила: «Чего??… Какая Вселенная??» Кажется, что на этом закончилось мое детство…
После 12 лет все маленькие миленькие девочки, хрупкие, талантливые и отличающиеся от всех остальных, все же неминуемо начинают взрослеть, что случилось и со мной. В этот период мы переехали с моими родителями в соседний только что выстроенный район – моя дорогая мама увидела, что другой возможности разъехаться может не быть, когда последние годы я жила с родителями в одной комнате, а моя сестра с мужем и уже двумя мальчишками в другой комнате. Мама стала «строить» новый молодежно-жилищный комплекс, чтобы получить там квартиру – каждый вечер после работы она шла туда… Усилия оказались результативными и в 1988 году мы уже жили в новом доме на 12 этаже!
Новая школа, в которую мне пришлось перейти, была полна новых ребят и учителей. Поначалу, как у любой новой идеи, все вокруг бурлило, было полно творчества и событий и даже совместных походов. Но спустя несколько лет все поутихло. Я попыталась сделать небольшую театральную постановку в школе, но никто из ребят не хотел играть те роли, которые я им предлагала. В 12 лет я участвовала в конкурсе авторской песни, но, несмотря на все мои произведения, так никуда дальше не прошла – возможно, что возраст участников начинался с 13 лет. Я тогда конечно этого не знала, но мой будущий супруг тоже участвовал в этом же конкурсе и даже стал лауреатом среди молодых исполнителей – ему уже было 13 лет.
Мы часто с папой и мамой ходили в консерваторию слушать классическую музыку, но мне очень немногое нравилось из этого. Я привыкла к музыке совсем другого рода – два раза в год проходили джазовые фестивали, куда можно было попасть совершенно бесплатно, будучи ученицей при самом джазовом колледже. Атмосфера на джазовом концерте очень отличается от атмосферы на концерте классической музыки и я привыкла к этой музыкальной свободе.
По окончанию музыкальной школы родители отдали меня в музыкальную школу при Гнесинском училище – это был как-бы подготовительный класс для поступления в само училище, причем на теоретическое отделение. Папа и мама хотели видеть меня профессиональным композитором или исполнителем. На прослушивании педагог попросил меня продемонстрировать свои песни – и я с радостью начала петь «Всю жизнь бежать к далеким берегам, чтобы погибнуть, разбиться там…», свое последнее произведение с жестким «битом» и философским смыслом. После первого припева лицо моего нового педагога стало сморщиваться, как от лимона. Я перешла на цикл с более мягкой и лиричной музыкой на стихи Цветаевой – и это ему пришлось по душе больше. Так и прошли ближайшие пару лет – для школьной публики я сочиняла и пела более эстрадную музыку, а на занятиях по теории меня учили сочинять классику. Помимо этого обучения из меня всячески старались выбить другую музыкальную направленность, но моя «начинка» оставалась прежней. В самой же теории музыки, а особенно классической гармонии, я проявляла крайнюю бестолковость – у меня в голове не укладывались все эти увеличенные и уменьшенные интервалы, а законы гармонии для меня оставались загадкой и их суть я так и не смогла постигнуть — ведь в джазовой гармонии нет практически никаких жестких правил!
Итак, после двух безуспешных попыток я так и не попала в элитные ряды студентов теоретического отделения, чему была в общем-то очень рада. Помимо этого я одновременно пыталась поступить на эстрадное отделение, но пианист-исполнитель из меня был слабенький на тот момент, да и потом оказалось, что места распределены уже на пару лет вперед… Параллельно этому шла жизнь в школе, где мне хотелось занимать лидирующие или хотя бы заметные для всех места в коллективе – но в математике я оказалась слабым учеником, а в тот период слабые ученики были не интересны. Итак, где-то в один год я оказалась «вылетевшей» отовсюду – я завалила три основных экзамена в школе и никуда не смогла поступить. Пересдав экзамены летом, я вернулась, чтобы закончить 10 и 11 класс. Проанализировав, я обнаружила, что ничего кроме музыки я в жизни не умею и не знаю. Ничего не оставалось, как вернуться в свой родной джазовый колледж, где меня все знали и с радостью взяли на 2 курс. Но попытка закончить школу была безуспешной – с математическими науками у меня было плохо, программа в школе была сложная, а в голове – много ветров. Хотя мы с папой провели множество ночей в попытке одолеть алгебру, все же я «вылетела» из школы с тремя двойками…
В этот сложный период моя жизнь по всем статьям пошла по наклонной вниз… По природе – ужасная лентяйка, при очевидном таланте, который уходил в никуда, на какие-то глупые песни в угоду слоям общества, где я находилась. Уже натерпевшись непонимания, непринимания и отвержения, обид и обманов, душа во мне стонала.
Меня просто тошнило от образа жизни, который я вела, но я была совершенно бессильна против своей испорченной натуры и желаний. Мои родители тоже ничем не могли мне помочь, хотя я была еще совсем юная.
В тот период я пыталась несколько раз помолиться, глядя на старую икону с изображением трех мужей, пришедших к Аврааму. Конечно, я тогда не знала ничего об Аврааме, но сразу поняла, что этот метод обращения к Богу абсолютно не для меня и я так никакого общения с Ним не получу, а мне хотелось быть услышанной. Помню, как я встала на колени и, глядя в небо за окном, возгласила: «О, боги! Сколько же вас? Кому мне молиться?!» И сразу в моем разуме появилась четкая мысль, что, конечно же, Бог один и обращаться нужно только к Нему одному. Пару раз я изливала свои боль и одиночество, когда писала письмо. На конверте был адрес «куда-нибудь» и «кому-нибудь»…
Все это происходило со мной в начале 90-х годов 20-го века, когда волны пробуждения стали накатываться на Россию. Моя двоюродная сестра, потеряв любимую маму, стала глубоко вникать в православие; с ее подачи я и мой племянник были крещены в православной церкви. Это было торжественно и таинственно, и моя мама даже сшила мне абсолютно белую длинную рубашку для крещения. Я ожидала перемен в жизни вокруг меня и во мне самой, но так ничего и не изменилось. Я по-прежнему оставалась плохой и шансов оказаться на небе со святыми у меня, похоже, не оставалось…
Однажды мне попала в руки малюсенькая брошюрка, где было несколько мест из Библии и призыв помолиться словами той молитвы, которая была в конце. Я встала на колени и постаралась искренно прочитать эту молитву, приглашая в свою жизнь Иисуса Христа. Я не помню что там именно было написано и никаких переживаний после этого у меня не было, но теперь я понимаю, что ничего просто так не происходит и возможно это было началом.
Я познакомилась с компанией молодых людей и однажды меня встретили у метро и повезли на мотоцикле. Один из этих ребят был Егор Лансере. Спустя время в компании этих же ребят и девушек из моего класса я увидела маленький синтезатор, новенький, с запакованной клавиатурой. Это была необыкновенная вещь в то время и я быстренько подсела и начала играть песенку из репертуара Битлз. Это было единственное, что привлекло ко мне внимание Егора, который хотел научиться играть на пианино и ему очень нравились Битлз… Чем больше я его узнавала, тем больше начинала в нем узнавать тот образ моего «принца», которого я себе представляла, рисовала и мечтала. Даже тот момент, что я представляла себе юношу почему-то с длинными волосами, совпал с длинным шикарным «хвостом» этого молодого гонщика на мотоцикле. Конечно, я мечтала, что меня полюбят такой, какая я есть и все будет как в лучших романах – но наши отношения складывались по принципу «любовь приходит тихо»… Из сложных, запутанных обстоятельств, постоянно преодолевая трудности взаимоотношений и жизненные трудности, прекрасная лилия нашей взаимной любви медленно начала свой непростой путь. Но когда лилия распускается, кто не взглянет на нее с восхищением и не вдохнет приятный аромат?